Я часто бывал в городе и, наверно, как любой другой ресторатор, не раз задумывался над тем, что было бы неплохо открыть здесь интересное место. Более того, у меня к Питеру всегда были теплые чувства: моя жена петербурженка, наша свадьба была на Неве. Окончательно решение у меня сформировалось после того, как мне предложили помещение в «Ленинград центре». Когда я его увидел, сразу понял, что это именно то, что нужно. Моя идея полностью совпала с местом. Активно изучать рынок я стал только после принятого решения. Хотя всегда, когда приезжал в Петербург, старался посещать различные рестораны, начиная от наиболее премиальных, заканчивая неформальными. Из недавних впечатлений, например, были «Kontora», «Il Lago dei Cigni», «Duo Gastrobar», «Винный шкаф», «ЕМ».
Если говорить о различиях между Петербургом и Москвой, это вопрос деликатный и неоднозначный, основанный на собственных ощущениях и ассоциациях. Конечно, питерская публика очень отличается от московской. Это другой город, с другим отношением к жизни, к еде, к ресторанам. То, что возможно здесь, невозможно в Москве, и наоборот. Петербургский тренд, который существовал всегда - это некая богемность. С одной стороны, здесь меньше внимания придают внешнему лоску и выпендрежу. Людям нравится некая потертость, плюшевая замятость, что-то чуть более интеллигентное. С другой стороны, Питер более снобистский, чем Москва, но при этом менее капризный. Здесь всё на грани противоречий.
Питер более снобистский, чем Москва, но при этом менее капризный.
Это различие между городами и людьми также ощущается и в работе. Москва борется за выживание, все идут вперед, устраняя любые преграды на пути достижения своих целей. В столице невозможна ситуация, когда взрослый мужчина выбирает место работы, просто потому, что ему так комфортнее, не заботясь о заработке. В Питере люди значительно больше заботятся о собственном «Я», чем о благосостоянии. Те петербуржцы, которые заточены на карьеру, давно уже в Москве. Поэтому, когда мы формировали питерскую команду, нам пришлось учитывать и эти различия.
В Питере люди значительно больше заботятся о собственном «Я», чем о благосостоянии.
Вообще, найти хорошего сотрудника - это всегда большая проблема, независимо от города и страны. В я лично подбирал людей на топовые позиции. С управляющим помогли знакомые. Я отсмотрел несколько кандидатов и выбрал по ощущениям того, кто был мне ближе по духу, с кем бы мне было комфортнее всего работать. Шефа тоже нашел сам. Но, что касается дальнейшего выбора поваров, менеджеров и официантов, это не моя территория. Я обычно в это не вмешиваюсь. Могу только сказать, нравится мне человек, или нет. Если, например, дать шефу ту команду, с которой ему будет некомфортно работать, то и требовать от него вы ничего не сможете. Поэтому лучше дать возможность шеф-повару и управляющему самостоятельно подбирать себе сотрудников.
«Блок» работает уже почти месяц, и большинство отзывов положительные. Ресторан хорошо заполняется, но выводы, конечно, делать еще очень рано. Точно могу сказать, что тот продукт, который мы хотели создать, получился. Если сравнить его и московский «Воронеж», они в чем-то похожи. Это два мясных ресторана, задача которых показать всё, что существует в мясной кулинарии. Это особый продукт как для Питера, так и для Москвы. И даже для мира. Я таких нигде не видел. И в этом их абсолютное сходство. Разница в том, что в «Воронеже» мы берем простой рецепт и стараемся сделать его из уникальных продуктов, а в «Блоке» - из простого продукта делаем уникальный рецепт.
В «Воронеже» мы берем простой рецепт и стараемся сделать его из уникальных продуктов, а в «Блоке» - из простого продукта делаем уникальный рецепт.
В других местах я крайне аккуратно отношусь ко всему, что считается молекулярной кухней, к любому усложнению. Когда мы разрабатывали в «Блоке» тар-тар, шеф-повар предложил сделать к нему желе из виски. Сначала у меня было сильное внутреннее сопротивление. Но оказалось, что это абсолютно фонтанирующая приправа, с потрясающей текстурой. И я могу сказать, что сейчас мы уже нащупали для себя этот тренд.
С точки зрения бизнеса здесь немного легче, чем в Москве. Рынок не такой избалованный. Достаточно много свободных ниш. При этом есть вещи, которые с гастрономической точки зрения, на мой взгляд, впереди, в том числе Москвы. Объективно, например, питерский Buddha-Bar с потрясающей паназиатской кухней. Не знаю, это заслуга повара, или владельцев, но он не может сравниться ни с каким другим: ни с московским, ни с французским.
Петербург мне очень интересен, и если мне поступит предложение открыть еще одно место, я с удовольствием его рассмотрю. Но, конечно, я не могу делать проекты бесконечно. У Кощея Бессмертного было ограниченное количество жизней - как и у меня потенциальных возможностей для открытия новых ресторанов. Каждое заведение требует моего личного погружения и участия, поэтому, в любом случае, всё будет зависеть от конкретного предложения.
Александр Раппопорт встретился с Аленой Пеневой в «Мясном клубе» — на третьем этаже ресторана «Воронеж»
На вашем счету уже 12 заведений. А как вы пришли в ресторанный бизнес, с чего все начиналось?
Да я никуда и не уходил! Всегда любил готовить. Мне кажется, у каждого человека есть нереализованный талант, и кулинарные подвиги — один из них. Бытует мнение, мол, делов-то, встал у плиты на 20 минут — и все в восторге. А ведь никому не придет в голову решить однажды: вот я поработал учителем истории, а теперь запущу нефтехимический комбинат. Каждому понятно — здесь нужны узкоспециализированные знания. Зато у людей есть иллюзия, что они могут взять и открыть ресторан. То же самое было и у меня, так называемая мечта идиота — идея, которая преследует и которую обязательно нужно воплотить. И я очень агрессивно к ней стремился: учился во многих кулинарных школах, ездил по ресторанам во всем мире. И когда в начале 2000-х товарищи предложили мне создать заведение, я, естественно, согласился — впрыгнул туда, как в бездну. Так в 2002 году в Москве появился «Имбирь». Но с ним у нас не очень получилось, так что потом был длительный перерыв. А затем Аркадий Анатольевич Новиков, который был тогда нашим клиентом (мы вели его сделки как адвокаты), узнал о моей страсти — и у него родилась идея создать что-то вместе. Так я стал постепенно входить в эту историю.
Ресторан «Воронеж» занимает четыре этажа особняка XVIII века
И что же — рестораны для вас теперь профессия или хобби?
У меня есть основная специальность. А заведения — и хобби, и бизнес, поэтому они должны работать. Я наблюдал много случаев, когда состоятельные люди открывали ресторан «для себя», и в какой-то момент он начинал самоуничтожаться. Поэтому понял — нужно изначально продумать бизнес-модель.
Говорят, ресторатор буквально привязан к собственным заведениям. Например, создается впечатление, что Аркадий Новиков присутствует во всех своих ресторанах одновременно. А у вас с этим как?
Что касается Аркадия Анатольевича, то он — это 16 человек, каждый из которых находится в нужном месте в нужный час. А я вижу свое предназначение в создании концепции и ее отработке. Я тоже провожу все свое время в ресторане, много бываю на кухне, вместе с поваром обсуждаю меню. Но не занимаюсь операционным управлением. В новом заведении я бываю каждый день — пока оно обкатывается и выходит на «технические рельсы». Делаю, так сказать, ручные и точечные настройки. А в дальнейшем, чтобы, например, изменить кухню, расставить новые акценты, появляюсь примерно раз в неделю.
Стейк рибай и анивские устрицы
У вас очень разноплановые заведения — откуда столько идей?
Я слежу за тенденциями, ведь ресторанный бизнес прозрачен как никакой другой. Внимательно наблюдаю за тем, что происходит в мире в целом и в Москве в частности, чтобы понять общий вектор направленности. Не хочу создавать аналоги, мне важно занять еще пустующую нишу, считаю, это проще и выгоднее. Когда мы делали «Мясной клуб», такого словосочетания, как «мясной ресторан», не существовало. То же самое с французскими брассери, китайскими ресторана- ми, «Dr. Живаго» — до нас в столице подобных мест не было.
Вы обладаете большим опытом в этой сфере — уже поняли, что главное для успеха проекта?
Нет какой-то одной вещи. Их пять-десять, может быть, больше. Важно все! Еда, музыка, подсветка, одежда официантов, вид меню… Хотя сейчас поход в ресторан становится более обыденным делом, он должен оставаться мини-праздником. Если вы обнаруживаете красивое место, вас приятно удивляют блюда, да еще и в правой части колонки вы видите приемлемую цифру — желаемый эффект достигнут. Я стараюсь делать рестораны, в которые с удовольствием ходил бы сам.
Интерьер «Воронежа» — яркий и эклектичный
Какой проект — самый любимый?
Всегда последний. Сейчас — «Erwin. РекаМореОкеан», до этого — «Мандарин. Лапша и Утки». Теперь мы часто открываемся, но никогда — несколько заведений сразу. Это как влюбиться в двух-трех человек одновременно.
А.Р.: Сейчас мы, наверное, притормозим, хотим двигаться чуть-чуть в другую сторону. Когда предлагают проекты, остановиться сложно — это как наркотик. Мы взяли несколько наших «пилотов» и будем делать мини-luxury-сети. Скажем, «Dr. Живаго» не может быть вторым, а «Китайская грамота» — вполне. У нас есть рестораны в Санкт-Петербурге, в Латвии, сейчас строимся в Сочи. Не знаю, насколько успешно получится развиваться в регионах. Понимаете, даже у хорошего ресторатора бывают провалы. Здесь важно мужество — в любом месте попытаться создать что-то новое.
Сколько людей сломалось в похожих ситуациях! А он просто уехал в другую страну и начал там все сначала, и добрался до немыслимых высот не где-то, но на Wall street. После всех иностранных побед он сделал следующее: вернулся в Россию и начал новый бизнес. Пока что ему здесь не скучно.
Я много слышал о нем от разных людей.
Это лучший адвокат из лучших, - говорили мне. И называли фамилию.
А чем он крут? Что он ведет, какие дела выигрывает?
Без комментариев.
А почему ж про него не пишут взахлеб газеты и журналы?
Люди в ответ молча улыбались. Я, собственно, и сам понимал, что в прессу идет далеко не все. Самое интересное пролетает мимо. Лучшие сюжеты передаются, как известно, в устной форме. До читателей и зрителей доходит только самая простая информация...
Вновь я услышал о нем совсем недавно. Он участвовал в серьезном деле, там на кону была часть денег одного реального олигарха. Рассказчик это дело проиграл, несмотря на затраченные усилия и старую привычку приходить и брать все, что нужно. Ему помешал это сделать в очередной раз вовсе не президент и даже не премьер, и не сам олигарх, но кто? Простой адвокат!
Проигравшего это задело. Он решил встретиться с обидчиком. Нашел его, поговорил и... стал его клиентом.
Его зовут Александр Раппопорт. Если кому интересно, в фамилии Раппопорт вторая часть - точно от слова "Порто", от Португалии. А первая часть - то ли от итальянской фамилии Раппо, то ли от слова "ребе".
Раппопорт - ученик самого Падвы. Генрих Павлович, перечисляя лучших адвокатов России, не забывает упомянуть своего воспитанника. Они встретились в коллегии адвокатов в 1984 году. Раппопорт писал научные работы, Падва их рецензировал. Молодой адвокат тогда интересовался виктимологией, парадоксальной наукой (о влиянии потерпевшего на совершение преступления). Я сам когда-то читал книжки про это. Запомнилась такая цифра: в каждом четвертом убийстве виноват убитый, он сам спровоцировал убийцу.
Раппопорт изучал тогда реальные ситуации на тему, занимался психологической экспертизой. Был такой случай. Молодой человек с девушкой лежали в койке в комнате общежития. И тут к ним влетел еще один студент с шампанским, цветами и восклицанием: "Ну вот, я и с вами теперь, господа!" Девушка выпрыгнула из окна. Был суд, на котором она говорила о попытке группового изнасилования - так ей показалось. С вами теперь - значит с вами в койке, а что же иначе? Удалось доказать очевидное: у девушки была гипертрофированная реакция, а реальной угрозы не было. Ребят оправдали.
В уголовном суде или в гражданском желательна публичность, - говорит Раппопорт. - А мы даже имени клиента не упоминаем... Мы не светимся, у нас интимность, конфиденциальность, максимальное доверие... Это все очень личное. Мы как гинекологи... Через нас проходит некий заметный процент ВВП, так что это не терпит суеты и огласки.
Генрих Павлович научил меня многому. Работая с ним, я понял, чем хороший юрист отличается от плохого. Не тем, что знает все законы! Ни один даже самый блестящий человек не знает всего. Отличие хорошего юриста от плохого - в умении выстраивать свою позицию, аргументировать ее, защищать - и четко идти к поставленной цели.
Некоторые ошибочно думают, что адвокат должен добиваться справедливости. Нет, не должен! Это не его работа. Интересы справедливости должен представлять прокурор, ведь это государство - теоретически - заинтересовано в том, чтоб повсеместно воцарилась справедливость. А что же должен делать адвокат? Защищать интересы своего доверителя! Вот что он должен делать!
Дело Чурбанова
Самый громкий процесс, в котором Раппопорт участвовал, - это дело Чурбанова и Ко. Он не очень любит про это вспоминать, для него это старая история, из какой-то позапрошлой жизни. Но те, кто понимает, считают ее незаслуженно забытой. Я листал "Обвинительное заключение по уголовному делу N 18/54125-87". С притягательным грифом "Секретно". При том, что процесс - вот забавно - был открытым. Что ни говори, процесс был вехой. Он шел на фоне глубокой перестройки, если кто помнит такое слово. Год на дворе был 1987-й, а методы прокуратуры - на уровне 1937-го. Там были, к примеру, самоубийства двумя и более выстрелами в голову...
Для Яхъяева, клиента Раппопорта, прокурор требовал двенадцать лет лишения свободы. Трудно себе представить, чтоб адвокат, каким бы он ни был блестящим, мог произвести впечатление на военных, заседавших в том суде... Но работа адвоката, понятно, состоит не из одного только красноречия.
Нужно же что-то делать. Он сам это описывает в таких терминах:
Надо иметь микроскоп вместо глаз. И в микроскоп увидеть трещинку, а после расширить ее домкратом, сделать из нее пропасть, в которую бы рухнуло обвинение. Всегда ведь допускаются те или иные процессуальные ошибки, надо их только рассмотреть и использовать...
Были такие ошибки и в деле Яхъяева. Он и сам, как человек тертый (с 1960 года по 1982-й был председателем УКГБ Узбекистана), их видел. И хотел использовать в рамках своей тактики.
Яхъяев - единственный из всех, кто шел по тому делу, с самого начала давал, что называется, "полностью признательные показания". Благодаря чему его в отличие от остальных не увезли в московскую тюрьму, а оставили в Ташкенте, где держали четыре года (пока шло следствие) в нормальных условиях, к нему ходила на свидания жена и носила передачи.
А на суде он написал заявление в прокуратуру: вот, должен был себя оговорить, чтоб выжить в тех условиях. В ответ он получил угрозу, которая содержалась в письме из прокуратуры: "Доводы, направленные вами, будут рассмотрены в суде, который назначен на такое-то число. Что касается остальных эпизодов вашей преступной деятельности, они будут рассмотрены отдельно в других заседаниях по мере необходимости". Обвиняемый получил на руки хороший козырь: вот как несправедливо его судят! Он было огласил это письмо в суде... Но сделать это старому чекисту не позволил юный адвокат.
Раппопорт притормозил письмо, дождался конца того долгого мучительного процесса - и выстрелил им за пять дней до ухода суда на вынесение решения. Он заявил ходатайство, в котором объявил об этом письме и попросил истребовать у прокуратуры материалы, на которые она письменно намекала. Суд попал в ловушку! Он не мог вынести приговор, имея документ о том, что дело в отношении Яхъяева не закончено. Это было бы грубейшим нарушением процессуального законодательства: положено все обвинения предъявлять сразу, объединять их в одно дело и рассматривать вместе. Отложить суд на месяцы, рассматривать новые факты - на это никто не решился. В итоге Яхъяев был оправдан по всем эпизодам и освобожден из-под стражи в зале суда.
Громкая победа.
Не уверен, что это та "медаль", которую я хотел бы носить на пиджаке. Кстати, это было последнее уголовное дело, которое я провел, - так подытожил Раппопорт старое дело.
СССР - Израиль - США - Россия
Вскоре начались новые времена, расцвели кооперативы, которым нужно было юридическое сопровождение. Тогда у нас появился интерес к зачаткам корпоративного права. Это было новое, свежее дело, имевшее перспективы и сулившее, казалось бы, хорошие деньги. Но мэтры держались в стороне: они-то думали, что НЭП - это, как обычно, на пару лет. В новое направление пошла молодежь.
В числе первых был и Раппопорт, который быстро стал одним из ведущих специалистов в области корпоративного права. А еще в те годы он активно работал с большими клиентами, которые пытались самостоятельно осваивать международный рынок. Первые корпоративные банки, первые корпоративные биржи... Он был одним из тех, кто начинал выводить российское кино на мировую арену: в течение четырех лет работал адвокатом международного управления "Мосфильма". Его клиентами были Рязанов, Соловьев, Чухрай, Досталь и многие другие. Кроме того, как адвокат "Мосфильма", он с киногруппами объездил полмира.
Да, он отличился, достиг чего-то, но... В 89-м году, в возрасте 29 лет, ему в голову пришла опасная мысль: все, о чем он мечтал, у него уже есть. Авторитет, деньги (вернее то, что в СССР считалось деньгами)... Казалось, до конца жизни все так и будет крутиться по той же спирали. И - ничего нового.
В 1989 году он уехал в Израиль. Более экзотичного поворота в своей жизни он в тот момент придумать не мог. По сути, другой возможности начать все заново у него и не было. Взял жену, 6-месячного ребенка, тещу - и уехал. Решение принималось, как это часто бывает с самыми важными в жизни решениями, очень быстро - за полтора часа.
Первую неделю он жил на пособие. Потом вместе с женой, серьезной пианисткой, выпускницей Ленинградской консерватории, устроился на работу в синагогу - мыть полы. Еще через неделю к Раппопорту пришел корреспондент израильской газеты "Маарив" и написал здоровенную статью про известного московского адвоката, в прошлом владельца белого "мерседеса", который работает уборщиком. Вот что значит еврейский патриотизм! На родину любой ценой...
Раппопорт понимал, что адвокатом он сможет работать не раньше чем через три года, по крайней мере язык надо выучить... Но в день выхода той статьи он получил шесть приглашений на работу.
С первым из позвонивших у него состоялась такая беседа:
О чем ты мечтаешь?
Работать адвокатом в Израиле.
Ты уже работаешь. Зарплата у тебя с сегодняшнего дня такая-то. Есть еще какие-то пожелания?
Нет... А чем я буду заниматься?
Понятия не имею.
Как? Мы же договорились о зарплате!
Ты получил место - теперь думай, чем заниматься. Но я чувствую, что мы с тобой будем зарабатывать деньги...
Они начали заниматься сопровождением международных сделок. Работали с мэрией Санкт-Петербурга, с "Динамо" (Киев), помогали русскоязычным бизнесменам, которые выходили на Запад, потом в России начались слияния и поглощения. Раппопорт был партнером в адвокатской компании... Его настойчиво звали в крупнейшие адвокатские конторы, люди не понимали, почему Раппопорт отказывается - до тех пор, пока он не рассказывал историю про то, как в один день из уборщика стал адвокатом.
Так прошло семь лет в Израиле.
Только после смерти партнера он принял предложение одного из самых крупных своих клиентов: полетел к нему в Нью-Йорк поговорить, да так и остался. Семья прилетела туда на ПМЖ через три дня.
На этот раз все было другое. Никакой экзотики, никаких приключений, никаких ситуаций выживания. И, стало быть, ни дерзости, ни адреналина. С первого дня - солидная зарплата, пафосная квартира и прочий комфорт. Тяжело это было только с технической точки зрения. Пять лет подряд он приходил в офис на Уолл-стрит к четырем часам. Не дня, а утра: занимались финансовыми рынками - от Сингапура до Лос-Анджелеса, trading desk в больших компаниях работает круглые сутки. К десяти утра, к завтраку - по нью-йоркскому времени - иностранные финансовые биржи (кроме совсем уж Дальнего Востока) закрывались, и процесс международного бизнеса заканчивался. К этому времени просыпалась Америка, и можно было начинать работать с клиентами.
Америка интересна, в частности, и потому, что после работы там куда лучше понимаешь, что происходит сейчас в Москве. За девять лет на Уолл-стрит он достаточно глубоко погрузился во все, что касается инвестиционного процесса. Раппопорт сделал одну из самых успешных русских карьер там: занимал должность старшего вице-президента в нескольких крупнейших банках. Он стал одним из самых авторитетных специалистов по России и Восточной Европе, особенно в том, что касалось рынка слияний и поглощений.
Вопросы жизнеобеспечения, понятно, все давно уже были решены. И, как часто бывает в таких случаях, человеку захотелось делать что-то для души. Захотелось чего-то в жанре "искусство для искусства". Адвокатура - если ее сравнивать с инвестиционным банкингом - как раз и есть такое искусство. Он стал все чаще вспоминать о том, что перед ним три поколения адвокатов - отец и мать, дед, прадед... По ночам он листал старую, дореволюционных еще лет книжку - сборник судебных речей своего деда.
Good bye America, o-o, - и вот он в Москве.
Интересно было рассматривать эту странную картину: видавшие виды русские бизнесмены ведут беседы с американцами, выпускниками Гарвардской школы бизнеса, и рассуждают о схеме сделки... Конечно, Раппопорт на этом фоне смотрелся выигрышно, после Израиля и Уолл-стрита, где он понял многие вещи по трансакциям и собрал неплохую клиентскую базу, да к тому же с богатым московским прошлым и новыми, наработанными за границей связями.
Он восстановился в коллегии адвокатов и создал свою контору - на сегодняшний день одну из крупнейших адвокатских структур, занимающихся корпоративным правом. Российскую, но с американизированным подходом к ведению бизнеса. При этом Раппопорт дает и то, чего не могут дать иностранцы: тем не так явно видны наши риски.
Среди клиентов его конторы сегодня крупнейшие российские и иностранные корпорации, государственные структуры, естественные монополии и многие, кого в быту мы называем "олигархами".
Профессия
Тут лучше цитировать, поскольку тема тонкая. Слово - Александру Раппопорту:
Старая адвокатура - это была такая вальяжная профессия. Сегодня корпоративная адвокатура - не столько искусство, сколько индустрия, производство со всеми стоимостными законами. С одной только разницей: наша индустрия не имеет капитализации. Она очень индивидуальна, и продать бизнес в нашем деле невозможно.
Это практически две разные профессии: адвокат судебный, занимающийся традиционным адвокатским промыслом, - и адвокат корпоративный.
Да, у нас тут больше индустрии. Но если бы вы знали, какие потрясающе красивые схемы выстраиваются, когда создается трансакция, когда придумывается, как ее сделать! Бывает, смотришь на договор и понимаешь, как талантливо он написан. Это - как поэзия: вы можете сразу не понимать смысла, но ощущаете, что тут есть глубина. Так бывает - книга скучная, но написана блестящим языком. А можно с музыкой сравнить. Вот я недавно был на Ростроповиче - ну блеск! А как это объяснить словами? С медициной можно сравнить. Мой знакомый, проктолог, безумно увлеченный своей работой, говорил: "Уверяю вас, жопа - безумно красивый и совершенный механизм!" Он часами может об этом говорить...
К вам приходят люди, один хочет купить, другой продать, и это стоит миллиард долларов. Тут обеспечение сделки, обеспечение ее безопасности и всего, что вокруг, - это не меньшее искусство. Но оно в отличие от судебного непублично. Никаких эмоций напоказ, тут нужны другие навыки. Важно не столько знание законов, это вторично! Должно быть знание мира, знание жизни... Трюки, ходы, уловки - вот что нужно!
Что же касается подробностей бизнеса, об этом трудно рассказывать. Цифры, имена, уровень - ничего разглашать нельзя. Не спишь ночами, а после открываешь газету - а там сообщается о закрытии крупной сделки. Эх, думаешь, если б вы знали!
Многие думают, что в таких случаях юрист - это защита от кидка на конце. Но не так интересно, кто кого кинет, - важнее контроль, совместная деятельность, раздел продукции, разграничение полномочий, финансирование потоков. Идет заключение десятков договоров, инкорпорирование компаний, придумывается тысяча вещей...
Эта работа очень интересна именно в России. Прошли годы, многое изменилось. Красных пиджаков уже нет, люди теперь умеют одеваться. Они понимают глубинные вещи, на постижение которых в других странах обычно уходят поколения.
А уровень правого обеспечения? Законодательство западных стран строилось столетия. У нас же законы, касающиеся бизнеса, создавались последние 6-8 лет. Там много пробелов, несуразностей и противоречий. Потому что невозможно создать совершенный правовой механизм так быстро. Многие законы, кстати, приняты еще в 1920-е годы (например, закон о вексельном обороте)! Как они могут отражать действие сегодняшних корпоративных механизмов?
К примеру, российскому праву вовсе не знакомо понятие опциона, без которого сегодня нельзя никак. Но если вам нужен опцион, я обязан вам его дать. Я должен придумать, как это сделать! Тут - огромное поле для творчества.
Или такая вещь, как залог. Вы его оставляете себе, если вам не вернули деньги, - так это выглядит с обывательской точки зрения. Но в российском законодательстве все не так! По закону необходимо объект залога реализовать на открытом аукционе и оставить себе вырученные средства в пределах суммы долга. Безумно тяжелый механизм, который практически не дает возможности возврата реальных денежных средств!
А сфера брачного законодательства? В рамках российского права невозможно уйти от контроля наследников партнера. Это нормально, когда они становятся выгодоприобретателями. Но зачастую дети и вдовы бизнесмена начинают диктовать акционерам, как делать бизнес. Многие хотят заранее от этого обезопаситься.
Все эти вопросы нельзя решить, если ограничиться знанием только российского законодательства. Но можно же правильно выбрать юрисдикцию! Кипр, например. А если законы Кипра не подходят - есть на British Virginia Islands или в Канаде. Кроме выбора юрисдикции, есть и всякие прочие способы, механизмы и тонкости, позволяющие решить поставленную клиентом задачу...
Кулинария
Напряжение на работе высочайшее, в моих руках - судьбы огромных сделок! Конечно, нужна какая-то разрядка. У меня много увлечений, - говорит Александр. - Я занимаюсь дизайном, сам оформил офис, квартиру, дом. Я собрал несколько коллекций - марки, фарфор... А еще очень люблю готовить. Я закончил несколько кулинарных школ: английскую, американскую, французскую, гонконгскую и этим летом - вьетнамскую.
У меня нет поварских лицензий и сертификатов на право работы, но готовлю я очень вкусно. Читаю поварские книги, но без фанатизма. Дело в том, что книги о еде делятся на две категории. Одни написаны поварами, которые из ревности в каждый рецепт закладывают ошибки в пропорциях, - чтоб у тебя не получилось. Другие книги написаны кулинарными критиками, которые и рады бы помочь, да готовить не умеют. Я в книгах ищу только идеи, концепции. В самом деле, не буду же я готовить, отмеряя компоненты мензуркой!
Но есть истинно великие блюда, которые не допускают импровизаций и требуют четкого соблюдения рецептуры. К ним относится плов, приготовление которого для многих стало серьезным хобби. Вот недавно я участвовал в чемпионате России по приготовлению плова. Это организовал - и оплатил все расходы - один мой товарищ. Я занял первое место из 12 сильных участников.
И вот какой нюанс меня потряс больше всего: организатор чемпионата отнесся к подготовке с маниакальной серьезностью. Он прочитал во множестве рецептов, что для плова нужны желтая морковь и хлопковое масло, и потратил неделю на поиски этих компонентов. Когда нашел, был безумно счастлив и горд собой.
Тут я открываю блестящую кулинарную книгу "Казан, мангал и другие мужские удовольствия", которая, кстати, недавно вышла в России, и читаю следующее: "Существует миф, что правильный плов невозможен без хлопкового масла и желтой моркови. Действительно, в Узбекистане 90 процентов поваров используют эти ингредиенты. Но объясняется это очень просто: желтая морковь в 12 раз дешевле красной, а хлопковое масло в 20 раз дешевле оливкового. Ни один серьезный эксперт не верит в то, что хлопковое масло как-то влияет на качество плова. Если вы не ставите задачи снижения себестоимости продукта, вам нет необходимости искать эти экзотические ингредиенты". Я зачел этот кусок своему товарищу, состоятельному человеку - он был потрясен до глубины души.
Что касается меня, то я плов делаю исключительно на курдючном жире. Сперва растапливаю курдючное сало. Псевдознатоки будут вас учить, что после надо класть мясо, а потом морковь, - она не даст никакого вкуса, но это означает загубленный плов. По-настоящему же вся идея в том, что сперва надо в этом жире поджарить лук. После положить мясо и его тоже поджарить, добавить специй - и получается зирвак, основа плова. И только после всего этого положить морковь. Ею, как кашу маслом, плов испортить нельзя.
Разумеется, нельзя плов мешать после того, как засыпается рис. Рис заливается кипятком. Вы погубите плов, если зальете его холодной водой. Просто погубите!
Наша задача - поднять жир наверх, это можно сделать только энергией залитого кипятка. Жир поднимется наверх и после постепенно будет идти вниз.
Люди, которые знают о моем увлечении поварским искусством, часто спрашивают: почему у тебя нет своего ресторана? Сегодня я не могу себе этого позволить! У меня был свой ресторан, я его сам придумал и создал абсолютно каждое блюдо! Кайфовал безумно. Раз в месяц ходил на кухню, готовил. Но потом понял, что этим надо заниматься плотно, а у меня на это нет ни сил, ни времени.
Сейчас у меня нет ресторана. Но еще же не вечер...
Полный текст об адвокате
Александре Раппопорте
читайте в декабрьском номере журнала "Медведь "
Игорь Свинаренко
ИЗДАТЕЛЬ ЖУРНАЛА "МЕДВЕДЬ"
Концепция и местоположение ресторана
Самое главное - это концепция. Место расположения ресторана во многом должно быть определено с точки зрение концепции. Например, «Dr. Живаго» находится на Красной площади, и только идиот не мечтает о такой проходимости. Тем не менее на этом месте каждые полтора года до нас открывались и закрывались рестораны («Dr. Живаго» работает с конца 2014 года. - Прим. ред. ). Хорошее место для ресторана - субъективное понятие. Нужно понимать, что с ним делать и как делать.
Рабочая форма официантов
Не думаю, что в Москве кто-то делает то же самое, что и мы. У нас жесткий отбор персонала. Во всех наших ресторанах официанты либо мальчики, либо девочки. Это работает на создание настроения. В «Dr. Живаго» девочки работают в чепчиках, фартуках. Если бы такую форму нацепили на мальчиков, было бы глупо. Так же в «Паб Ло Пикассо» - представить тореадора-девочку сложно.
Музыка и свет
Важно обращать внимание на музыку - она может быть, а может отсутствовать. Базовая вещь - освещение стола. Тут как на сцене: если сцена не высвечена, стол специально не подсвечен, то никакие усилия, потраченные на дизайнера, не помогут. Все, что я перечисляю, должно работать вместе и совпадать с концепцией.
Везение
Везение и успех - часть тяжелого труда, они могут быть рядом, если правильно все сделать. Но и без везения можно вытянуть ресторан, главное, иметь четкую концепцию и понимать, чего хочешь в итоге.
Как открыть ресторан при гостинице и сделать его популярным
У меня есть ответ, и он очень простой: нужно забыть, что ты открываешь ресторан в гостинице. Он просто должен работать для людей - для москвичей или иностранцев, - и гости не должны помнить, что они находятся в гостинице.
Роль повара-звезды в ресторанах Раппопорта
Я не согласен, что в моих ресторанах не важны шеф-повара. Сделать ресторан без талантливого повара невозможно. Мои шеф-повара не на слуху, это часть маркетинга. Теоретически представим, что Владимир Мухин ушел от Бориса Зарькова (White Rabbit Family). Не думаю, что в таком случае ресторан со связью шеф-повар - ресторатор мог бы существовать. Я за то, чтобы были два партнера, которые делают ресторан.
Но все-таки концепцию придумываю я, поэтому мне проще составить меню, будь то тайский, китайский или французский ресторан. Я достаточно глубоко погружаюсь в кухню, в том числе в создание кулинарной концепции. Если человеку что-то не нравится в меню, это вопрос ко мне, а не к шеф-повару. С шефом я обсуждаю свое видение и концепцию. Без диалога, разговоров, споров с шеф-поваром создать нормальный ресторан невозможно. Но я никогда не учу человека, как и что делать, и я не могу придумать все шедевры, которые делает шеф.
Что, если концепция неудачна
Если ресторан не идет, его нужно, как аппендикс, отрезать, закрыть. Понять это нужно быстро, и хирургия должна быть жесткой. Если концепция не получилась, не надо рассуждать - трагедия будет высасывать эмоционально. Мои первые рестораны проработали «долго» - четыре месяца. Я их закрыл, и наступило облегчение.
А если концепция хороша, но не работает
Хороша, но не работает - не бывает такого. Не работает, значит, плохая: неправильное место, аудитория, где-то ошиблись изначально. Идея может быть хороша, но не концепция. Надо уметь признавать ошибки и двигаться дальше.
Как понять, что ресторан неудачный
Здесь абсолютно четко. С того момента, когда запустилась работа отдела маркетинга, с каким-то исключением, которое скорее подтверждает правило, должны пройти приблизительно две с половиной - три недели. Если ресторан не выстрелил в первый месяц, то сделать что-то, чтобы ресторан запомнился в условиях Москвы, практически невозможно.
Чем помогает знание юридической практики
Если мы говорим о юридических знаниях, то они помогают понять, где и каким образом что-то изменить в концепции. Логическое выстраивание мысли помогает выровнять концепцию и определить, что является ее частью, а что нет, что лишнее, на что нужно обращать внимание, за что биться, а что отпустить и сильно не заморачиваться.
Я не блестяще играю в шахматы, поэтому не могу видеть на 44 шага вперед, но предугадывать на полшага мне достаточно.
Как появляются имена для ресторанов
По-разному. Название «Dr. Живаго» я придумал за пять лет до создания ресторана. Живаго - российский персонаж, который известен не только в России, он абсолютно международный герой в отличие от Пушкина или Толстого. Блок - это не питерский ответ «Пушкину» Деллоса. Мы хотели сделать место в духе российского декаданса начала XX века и назвать ресторан «Северянин». Он уже строился, но я посмотрел в интернете, и оказалось, что заведение с таким именем уже есть, мы хотели срочно найти что-то питерское и придумали «Блока».
Планы на год
В Москве если долго не открывать ресторанов, то думают, что ты сошел с дистанции. На Западе во многом у очень успешных рестораторов по одному ресторану, и они себя чудесно ощущают.
Мы думаем сделать еще один мясной ресторан, в продолжение Erwin. В отличие от Аркадия Новикова мы не идем в сети, нам важно делать уникальный проект - скучно повторяться.
Александр Раппопорт - успешный российский адвокат и не менее успешный ресторатор: у него более десятка заведений в обеих столицах, а в октябре он открыл еще два новых в «Зарядье», главном парке страны. Гастроцентр и «Восход» объединили в себе идеи русской кухни, в первом все завязано на локальных продуктах: даже устрицы здесь отечественные, во втором тема империи отыгрывается иначе - с очевидной ностальгией по гагаринской эпохе и блюдам народов СССР в их самом парадном варианте.
The Village договорился о встрече в «Восходе», который к тому моменту только-только открылся. Можно сказать, что интервью с основателем ресторана стало тяжелой артиллерией, которая помогла попасть внутрь и сфотографировать пространство и еду на законных основаниях: до этого даже съемки на телефон администраторы пресекали на корню.
На интервью Раппопорт приехал прямо с вокзала, вернувшись из Петербурга, где лично получал премию журнала «Собака» в номинации «Лучший новый ресторан» Петербурга - победила его «Китайская грамота». На нем костюм и рубашка без галстука - уважительная, но расслабленная униформа. Говорит он спокойно, даже тихо, тщательно выбирает слова. Он часто говорил, что основная его работа - это адвокатура, а рестораны - для души. Именно отсюда особенная ревность: он с пристрастием предлагает попробовать каждую позицию меню, которое полностью придумал сам. Сам подробно рассказывает о каждом блюде, показывает, откуда в ресторане появилась та или иная деталь.
Про акмеизм в меню
У вас в ресторанах всегда очень большое меню, почему? Ведь это гораздо сложнее содержать, это дополнительная логистика…
Я очень люблю русскую поэзию начала XX века, символизм, акмеизм. Тогда было важно, как слово звучит. И для меня это очень важно и в меню. У нас есть какие-то блюда, которые я изначально придумывал как словосочетание, а потом это уже срабатывало. «Пшенная каша с ракушенькой» - вкусно же звучит? «Голубцы с лангустинами» - это красиво. В ресторанном бизнесе главное - произвести впечатление. Это можно сделать разными способами: красивым дизайном, вкусной едой, недорогой едой - но при этом первое впечатление о еде у человека возникает вместе с меню. Важно то, что написано в меню и как оно написано.
Если вы спросите меня, может ли маленькое меню быть хорошим, интересным, секси, я отвечу: конечно, да. Правильно сделанное маленькое меню - это очень тонко, изысканно, сложно. Умею ли это делать я? Нет, не умею. А каждый должен делать то, что он умеет. Мне кажется, у нас получается, и это часть концепта. Сложно ли это логистически? Нет, не сложно. У нас все-таки выстроенная система бизнеса. В маленьком ресторане, в семейном это было бы почти невозможно. А нам с большими меню комфортно.
- И вы все меню пишете сами?
Все меню, начиная с «Имбиря» и заканчивая последним рестораном, я всегда пишу сам. Мне так проще. Дальше повар может делать с этим все что угодно. Вместо того, чтобы долго объяснять, мне кажется, гораздо удобнее просто написать и показать. Это как тема, а дальше внутри нее может находиться любая импровизация.
- Во многие рестораны идут за шефом, а у вас все рестораны держатся в первую очередь на вашем имени.
Смотрите, в любом ресторане должен быть руководитель бизнеса, у любого хорошего актера должен быть менеджер - талант не может без импресарио. Может ли шеф-повар сам быть менеджером? Да, может. Но тогда он перестает быть шеф-поваром и становится ресторатором - это другая профессия. Что касается знаменитого шефа, которого берут в ресторан из-за имени, я не знаю ни одного успешного такого проекта в России. Взять того же Мухина, его не назначали уже известным, он и Зарьков делали проект вместе и вместе все это создавали.
- А как вы ищете шефа под такое большое меню, еще и придуманное вами?
Шефа мы ищем так же, как и генерального директора, официанта и любое другое лицо. Используя все возможные способы: знакомства, связи, рынок, хедхантеров. Ну и в индустрии есть один способ, который очень активно используется: мы стараемся на все должности, включая шеф-повара, присматриваться к людям, которые растут у нас в системе. Которые работали поварами, су-шефами - как правило, это первые люди, на которых мы обращаем внимание. Единственное, мы стараемся не красть у других, пока получается.
Про «Зарядье» и российский сувенир
Вот построили главный парк страны, парк «Зарядье», а получилось так, что все связанное с едой в парке досталось вам. Как это вышло?
У нас есть партнеры - девелоперы «Киевская площадь», они выиграли конкурс на оперативное управление рестораном в парке и пригласили нас. А мы хорошо понимали, что здесь надо делать. Это очень непростой проект, но очень амбициозный и интересный, поэтому мы это приглашение приняли.
В принципе, такой жанр, как ресторан в парке, - это очень специфическая форма. Здесь есть свои правила, свои условности, свои ограничения, поэтому при кажущемся «вау» очень непросто найти те тонкости, при которых из простого общепита можно сделать успешный ресторан.
- В одном из своих интервью журналу Interview вы сказали, что мечтали бы о «большом модном азиатском кластере <...> Громадное помещение, где будут переплетаться кухни Азии. Это может быть и вкусно, и одновременно интересно. Причем это не фуд-корт, не место, где есть несколько ресторанов-рестораторов. Один хозяин, одна концепция и идеология». Это частично то, что у вас получилось реализовать в гастрономическом центре в «Зарядье», только на базе русской кухни?
То, что мы сделали в гастроцентре, называется фуд-маркетом. Вы не можете то, что находится в Harrods или в KaDeWe в Берлине, назвать фуд-кортом. Гастроцентр «Зарядье» - это некий симбиоз и сочетание нескольких точек с точной и жесткой концепцией. И магазины, которые мы для себя назвали продуктовыми сувенирами. Наша концепция в гастроцентре - современная российская кухня, но не рецептурная. Мы не брали русские рецепты, мы взяли российские продукты: все устрицы, которые у нас есть, - российские. Это российский продукт? Да. Являются ли устрицы традиционными для русской кухни? Пока что нет.
Самые вкусные морские ежи - у нас, в этом нет какого-то патриотизма, просто морской продукт чем севернее, тем вкуснее. Любая рыба, которая обитает в холодном море, выживает за счет жира, а жир - это концентрация вкуса. В гастроцентре у нас восемь точек - восемь кругов Российской Федерации, это нельзя назвать монопродуктом: в точке «МясоМясо» - несколько видов мяса, в «Вертельне» - гуси, утки, перепелки, в «Лепильне» - десяток видов пельменей. Там все построено вокруг продуктов из разных регионов России. То же самое касается и того, что мы называем продуктовыми сувенирами. Идея гастроцентра возникла, когда мы стали думать уже о «Зарядье», и мне показалось, что это подходящая концепция - сделать два ресторана, с одной стороны, чем-то похожих, с другой - совершенно разных. «Восход» и гастроцентр. В «Восходе» мы говорим уже о рецептурном меню, о кухне народов СССР. Потому что у нас произошла уникальная ситуация: возьмем, например, Францию и Италию, между которыми формально нет границы, но с точки зрения гастрономии это два разных мира. А в российской гастрономии плов, шашлык и чебурек совершенно не являются инородными продуктами или диковинкой. И наше кулинарное пространство гораздо более единое, чем политическое.
Про русскую кухню
- А перед тем как вы начинаете работу над проектом, у вас уже есть концепция ресторана?
Бывает, концепция много лет живет в голове и только потом осуществляется. Так было, например, с «Китайской грамотой» и с названием, которое появилось за восемь лет до ресторана. Или с «Доктором Живаго», идея которого возникла за пять или шесть лет, мы пересмотрели несколько разных помещений, где-то даже уже рисовали проект, пытались входить, а потом нашли то, что искали. А бывает совсем от обратного, как в «Восходе». Концепция кухни народов СССР возникла после того, как я увидел помещение и понял, что эта идея может лечь только в это место. Во всяком случае, ни мысли, ни идеи подобной у нас изначально не было.
Санкции повлияли на развитие русской кухни? Потому что ресторанам пришлось работать с российскими, локальными продуктами, которые они ранее не использовали.
Вопрос сложный, и однозначного ответа на него нет. Еще до санкций был общий тренд, как мне казалось, появлялся интерес и к российской кухне, и к локальным продуктам. «Живаго» мы открыли за год до запретов, и уже тогда мы понимали, что три ресторана русской кухни в пределах Садового - это нонсенс. А дальше это все уже стало совпадать. Было ли это каким-то бустом, чтобы развивать какие-то отрасли? Наверное, да. Мне трудно назвать это импортозамещением, а скорее - восстановлением исторического сдвига, который у нас произошел. Россия, в которой начали выращивать нормальное мясо, это просто нормальный исторический процесс. В такой стране не могло не появиться нормального мясного производства. Другое дело, обязаны ли мы исторически делать буррату и моцареллу? Наверное, все-таки нет, но при этом уже сейчас я не смогу отличить российскую буррату от итальянской. А так как в России любой профессионализм становится одержимостью, то очень часто наш продукт средний становится лучше и интереснее, чем тот же аналог. Хорошо ли это? Конечно, хорошо. Еще очень много возможностей, чтобы развивать разные отрасли. На такую большую страну, как наша, два-три хороших мясных производителя недостаточно.
Зимой будет проходить второй фестиваль IKRA, и основным его тезисом стало то, что современная русская кухня, возможно, станет новым мировым трендом. Как вы на это смотрите?
Если это произойдет, я буду только счастлив. Но я не вижу к этому прямых предпосылок. В России вообще произошла достаточно странная ситуация: если вы приезжаете в Италию, то, наверное, 90 % ресторанов будут итальянскими, то же самое во Франции, Греции, Португалии… В Москве ситуация совершенно иная. Для России это действительно закономерное продолжение, но есть ли у нас на сегодняшний день достаточная концентрация нашей уникальности, чтобы все в мире начали готовить нашу кухню, я не уверен. Но может ли во всех столицах находиться популярный русский ресторан? Да, может. Но что такое тренд? Тренд - это когда русские рестораны будут открываться где-нибудь в глубинке в Англии, я думаю, что до этого еще пройдет какое-то время.
Про то, как адвокат с Уолл-стрит помешался на еде
Вы отучились на адвоката в России, служили в армии, в военной прокуратуре, а потом уехали в Америку и стали работать на Уолл-стрит. Это очень неожиданная карьера. Всегда было интересно, как это получилось?
Это был конец 80-х, много людей уезжало тогда. Я был достаточно молод, у меня была бурная карьера и некая иллюзия, что можно попробовать все сначала. Если все получилось здесь, то должно получиться и там. Все советские штампы с точки зрения успеха здесь уже были выполнены: я ездил за границу, был адвокатом «Мосфильма», защищал известных людей. Мне казалось, что потолок здесь уже достигнут и перепрыгнуть его будет сложно, поэтому можно попробовать что-то новое. Сначала, до Америки, мы уехали в Израиль, где я продолжил занимался адвокатской деятельностью. В тот момент началось активное взаимодействие с Россией, начали открываться возможности, и мы стали заниматься правовым обеспечением российского бизнеса на Западе. Потом я уже получил приглашение в Америку, где я активно делал карьеру на Уолл-стрит все десять лет, которые там находился.
- А когда вы увлеклись едой?
Называйте это как угодно, есть такой точный термин - «мечта идиота», вот она существовала с самого начала. Все, что касалось еды, всегда было интересно, это меня манило. Еще в ранние годы, когда мне было около 20, командировки в Грузию меня будоражили. Потому что при наличии жесткого дефицита я вдруг понял, что, обладая знаниями и техникой, можно совершать абсолютно неожиданные вещи и тем самым производить впечатление на окружающих. Потом, когда я уже оказался в Америке, эта страсть приняла более запущенную форму: я стал ездить по кулинарным школам и активно погружаться в этот мир.
- Вы даже работали на кухне в ресторане в Гонконге - как вы туда попали и, главное, зачем?
У нас была сделка, и мы три недели жили в Гонконге. Я договорился с нашими партнерами, у которых были там знакомые повара, и каждый вечер после деловых встреч стоял на кухне.
Там совсем другая философия, другое мышление, кухня китайского ресторана сильно отличается от нашей - как китайская медицина отличается от традиционной. Чтобы просто было какое-то понимание: на китайской кухне - 12 станций, это 12 стадий развития повара; на небольших кухнях их может быть восемь или шесть. Каждый цикл человек проходит за три года, то есть потенциально ты можешь стать шеф-поваром только через 36 лет. Что поразило меня больше всего, это то, что первый вок, фактически подмастерье, выполняет основную часть работы - нарезает все продукты. То есть в нашем представлении он фактически закончил готовку, а у них это только первая станция, первый этап.
Про первый паназиатский ресторан в Москве и конкуренцию
- Как вы все-таки открыли первый ресторан в Москве?
Все мои друзья знали о моем помешательстве на еде. Поэтому, когда появилось место, мне предложили партнерство. Это было легендарное помещение, где раньше находилось кафе «Охотник». Тогда я для этого специально приезжал из Нью-Йорка, потому что тогда еще активно вел дела там.
- Первый ваш ресторан вы открыли в 2002 году, это был ресторан «Имбирь» как раз с паназиатской кухней...
Да, после нас еще «Вертинский» открылся. Тогда паназиатская кухня как таковая была чем-то совсем новым, такие рестораны только начинали открываться в мире, в Нью-Йорке, еще, кажется, даже в Лондоне их не было. «Имбирь» был не просто паназиатским, а мы придумали такую историю: путешествие французской девушки, которая приезжает на каникулы в Ханой. То есть Вьетнам, оккупированный Францией, вот эта вся смесь, это была история еще более нишевая, чем просто паназиатская кухня.
- Второй ваш проект был уже с Новиковым?
- «Имбирь» просуществовал полтора года, а второй проект появился значительно позже, только через семь лет. С Аркадием мы вместе работали, я был его адвокатом, а он знал о моей этой психиатрической неустойчивости, связанной с едой. Когда закрылся ресторан «Бисквит», Новиков как раз искал новую идею и предложил мне партнерство. Я согласился, и мы открыли «Мясной клуб», который просуществовал шесть лет. Здесь я тоже придумал концепцию, написал меню.
- Новиков, наверное, не знал, что сам себе создает главного конкурента.
За главного конкурента спасибо, но, знаете, ресторанный бизнес очень специфический. Это бизнес, который сам по себе, в вакууме, не может существовать. Именно поэтому везде в мире есть ресторанные улицы, ресторанные районы. В Москве тоже уже есть такие улицы, знаменитая улица Рубинштейна в Питере… Ресторанам комфортно находиться рядом друг с другом. Конкуренция в любой другой отрасли может восприниматься как негатив, а в ресторанной - совсем по-другому. Поэтому я не думаю, что это плохо или хорошо, это просто среда, без которой невозможно существовать.
- Но у нас достаточно молодая индустрия, агрессивная среда, и ресторанная публика еще не настолько велика.
Мне бы не хотелось с вами спорить, но я с вами поспорю. Вы правы, здесь все еще только зарождается. Но вы же не можете сравнить людей, которые ходят в рестораны сегодня, с теми, кто ходил десять лет назад. Хотя сегодня бушует кризис, а тогда казалось, что деньги никогда не кончатся. Потребительское отношение к ресторанам становится совсем другим. Если 20 лет назад рестораны были местом для праздника, какого-то события, то сегодня все больше и больше людей ходят в рестораны, чтобы просто поесть. Молодежь все чаще ходит в рестораны: зачем готовить, если ты можешь пойти в заведение.
Все мы знаем про соотношение доллара, про кризис, но ресторан стал неким заповедником цен. Если вы посмотрите на меню ресторана восьмилетней давности, то 80 % блюд будут точно ниже шкалы в тысячу рублей, сегодня в общей массе диапазон тот же. В Москве открывается очень много ресторанов, и большая часть из них забита людьми. В этом есть еще одна сторона кризиса: человеку все равно нужно что-то, чтобы себя расслабить, что-то, что он может себе позволить. Вещи становятся недоступными, сложнее выезжать за границу, покупать дорогие машины, а поход в ресторан остается общедоступной роскошью.
Вы говорите, что раньше, когда люди ходили в рестораны, это всегда было по какому-то поводу, но при этом ваши рестораны всегда очень нарядные, в них всегда ощущается какой-то праздник.
В ресторане самое главное - это концепт. Он должен быть точным, жестким, актуальным, желательно находиться в нише, в которой никого нет. Мы же не делаем просто дизайн, мы стараемся соблюдать общую концепцию. Это касается музыки, формы официантов, меню, посуды и еще сотни вещей, которых вы, возможно, не замечаете. Та же «Китайская грамота» - это не место, куда вы приходите отмечать день рождения или лунный Новый год. Если это так, значит, что-то мы сделали неправильно. Почти все наши места сделаны, чтобы в них можно приходить в casual. «Доктор Живаго», в котором можно что-то отмечать, сделан так, что в него можно прийти вечером выпить водки, съесть 20 сортов селедки. Его концепция в том, чтобы вытащить наш генный код и показать, что для нас является настоящим праздником, и это не фуа-гра и суши.
- А сами вы в какие рестораны ходите?
Не буду называть. Ресторанный бизнес - это конкурентный бизнес. Сегодня очень много ярких, цельных, интересных проектов открывается в России, и я стараюсь посещать все новое, что представляет интерес, чтобы делать свои выводы, понять тренды, понять, что хорошо, что плохо, где белое, где черное. Со стороны всегда виднее. За границей я всегда стараюсь специально ходить есть, смотреть, потому что мы - часть глобального пространства. Мы достаточно уникальное сообщество, но важно тоже понимать, что происходит за пределами.
Вы всегда говорили, что вы в первую очередь адвокат и только потом уже ресторатор. Но ресторанов у вас становится все больше, на это должно уходить все больше времени. Сейчас вы в первую очередь адвокат или ресторатор?
Преимущественно адвокат. И размер бизнеса на самом деле никак на это не влияет. Если вы собираете марки, пять у вас марок или пятьсот, это все равно хобби. То же самое касается ресторанов. Трачу ли я больше времени? Да, но у нас так структурирован бизнес, что я трачу все свое время на ресторан, когда мы только его запускаем. Я не занимаюсь оперативным руководством ресторана, только точечными доработками: корректирую меню, устраняю шероховатости. Если ресторан работает хорошо, я не бываю там каждый день. Поэтому в первую очередь я все-таки адвокат.